ПРО МАТЬ

• Рагозина Вера Валентиновна
• Родилась 24 октября 1932 года; город Бежица Орловской области
• Ее мать – Рагозина Варвара Петровна, домохозяйка, подрабатывала шитьём.
  Ее отец – Рагозин Валентин Андреевич инженер по лопаткам турбин.
• Война застала в Ростове-на-Дону
• Во время оккупации жили в Ростове, на углу 2-ой Советской улицы (ныне Ереванская улица) и 29-ой линии
• Перед войной мы жили на посёлке геофизиков, на съёмной квартире. Мы – это отец, мама, её сестра, их отец, я и две моих младших сестры.

Отца в армию не брали, так как у него был порок сердца. Поскольку отец эвакуировался на Урал, а тётя в войну перестала работать, то платить за съёмную квартиру было нечем. И перед своей эвакуацией отец добился квартиры нам на углу 2-ой Советской улицы и 29-ой линии. Кроме того, на посёлке геофизиков рыли окопы, готовясь к обороне города, и наша семья хотела быть подальше от возможной линии фронта.

Но первый раз Ростов сдали без боя, эти окопы не пригодились. Несколько дней Ростов стоял "пустой" – не было никакой власти.

На новом месте жительства во время, как маме казалось, безвластья, она вышла на улицу и поначалу никого не увидела. Но вдруг на противоположной стороне улицы заметила немца, который для развлечения или как вдруг выстрелил. Пуля прошла, по счастью, рядом с мамой и попала в дверной косяк. Первых немцев выгнали быстро. Особых впечатлений о них не осталось (кроме этой пули).

Второй раз Ростов тоже сдали без боя. Наши отступали грязные, потные и оборванные. Они покидали Ростов только по 29-ой линии и понтонным мостам через Дон, то есть всё отступление шло мимо нас. Немцы бомбили наши отступающие войска. Но в нашем доме даже стёкла на окнах остались целыми, хотя рядом с нашим домом трамвайные рельсы торчали дыбом. Потом кто-то сказал: "Здесь живёт губернатор. Успели вставить стёкла".

При отсутствии наши застрелили у нас во дворе раненую лошадь и бросили её. Так мама (благодаря которой мы все и выжили), имевшая опыт деревенской жизни, руководила разделкой этой лошади. Какое-то время мы ели эту конину.

Когда пришли немцы, то к нам во двор въехал на машине, груженной горелой пшеницей, немец и продавал эту пшеницу за золото. Мама за свои кольца купила этой пшеницы, и благодаря этой пшенице мы и выжили. Мололи её на кофемолке и варили из неё суп, а часть зёрен бросали в суп целиком, чтобы были "жевательные движения". Суп делили на 6 равных частей каждому: мама, тётя, дед и мы с сёстрами. Тётя следила за тем, чтоб расходовать эту пшеницу поэкономнее, чтобы хватило подольше. После этого в нашей семье осталось выражение "Въехала машина", употребляемое в тех случаях, когда находился неожиданный выход из сложной ситуации. Кто-то сказал, что мы – евреи, и нас уже вели было на расстрел. Нас спасла икона, которую мама показала немцам.

Водопровод при немцах не работал, и за водой ходили на Дон. Немцы, бывало, перехватывали людей с вёдрами с водой уже на Советской, которая при них называлась "Кирхенштрассе" (с нем. "церковная улица"), и отбирали воду (вёдра отдавали). Так что за водой надо было идти заново.

Также в качестве воды тайком воровали лёд с ледяного склада, что было опасно, так как немцы охраняли склад и могли подстрелить.

Мама с тётей ходили в Аксай на менку и за какие-то старые вещи выменивали еду, но это было немного. Иногда брали с собой меня.

При немцах работать и учиться было негде. Наша соседка работала в немецком госпитале и приводила к маме немецких медсестёр, чтоб мама, хорошо шившая, обшивала их. Вот и весь заработок.

Топить было нечем, сожгли межкомнатные двери, часть мебели и часть книг.

Очень боялись воя самолётов (неизвестно, чьих) и прятались от них под кровать, прихватив тарелки с супом, а мама нас прикрывала.

У нас на квартире жил румынский офицер Попеску, который иногда нас подкармливал.

Как-то мама узнала, что где-то стоит цистерна с растительным маслом, и пошла туда. Там было столпотворение. Кто-то поскользнулся и упал в эту цистерну. Так этому человеку не дали вылезти, всё время черпая масло вёдрами. И он утонул. Мама ушла ни с чем.

Наши пришли сибиряки в белых полушубках и с погонами. Когда наши дали деду хлеба, он плакал. Наши дали нам коричневую миску и коричневую кружку. Потом уже после войны тётя в своих кулинарных рецептах всё меряла "коричневыми кружками".

Тётя снова стала работать машинисткой. А мама стала работать буфетчицей в облторготделе. На работу мама ходила босиком. Но мама проработала там недолго. Она была слишком честной для торговли. Видимо, это "хлебное место" понадобилось какому-то "нужному человеку".

Когда мама ещё работала, она принесла с работы орехи. Мама с тётей думали их продать и купить хлеба. А я, сволочь, решила угостить этими орехами соседских детей.

После увольнения мама подбирала на свалке старые вещи и из них шила на заказ. Получалось отлично. Этим и жили.

На квартире у нас какое-то время жил младший лейтенант Супрун. После оккупации учились где придётся, бывало, что и на частных квартирах. Писали на газетах между строчек. Программу, кажется, 3-го и 4-го классов прошли за 1 год. Всё надо было приносить своё. Помню угрозы учителей вроде: "Если не принесёшь тряпку, чтобы стирать с доски, будет двойка по русскому".

Я очень любила читать и читала по ночам при свете коптилки, пробивавшимся под закрытой дверью из соседней комнаты, подставляя под полоску света каждую строчку. Бывало, прочитывала таким образом целую книгу за одну ночь. Возможно, именно этим я испортила себе зрение.

• После войны я закончила школу с серебряной медалью, закончила РИСИ (позже РГСУ, ныне АСА ДГТУ), работала инженером-сметчиком.
• Сын, Пижик Владимир Маркович закончил мехмат РГУ (ныне ЮФУ), работал инженером-программистом.
• Родился 28 апреля 1932 года; город Новороссийск Краснодарского края
  Внучка, Смольянинова Светлана Владимировна закончила журфак РГУ, работает журналистом.

ПРО ОТЦА

• Пижик Марк Яковлевич
• Родился 28 апреля 1932 года; город Новороссийск Краснодарского края
• Его мать – Луцкая Берта Ароновна врач-терапевт,
  Его отец – Пижик Яков Маркович инженер-судоремонтник
• Война застала в Ростове-на-Дону

Во время оккупации были в эвакуации. Перед первыми немцами завод "Красный флот" (ныне Ростовский судостроительный завод "Прибой"), на котором работал мой отец, эвакуировал нашу семью в Новосибирск (по иронии судьбы, оказавшийся местом моего распределения после окончания института, первым местом моей работы и местом рождения моего сына).

Эвакуация прошла организованно. На месте эвакуации было заранее подготовлено общежитие барачного типа, но с нормальными спальными местами, где мы и жили.

Узнав об освобождении Ростова (как "показало вскрытие", временным), отец решил вернуться в Ростов. Мать была против этого (и, как "показало вскрытие", правильно), но мы всё-таки вернулись.

Перед вторыми немцами завод "Красный флот" тоже эвакуировал нашу семью. Но на этот раз всё было организовано "из рук вон плохо". Нас отвезли катером вверх по Манычу и велели ждать дальнейших инструкций, который привезёт Вишняцкий на следующем катере.

Но следующий катер (вместе с Вишняцким) был потоплен немецким самолётом недалеко от места назначения. Так что мы оказались предоставлены сами себе и пошли "куда глаза глядят" через сальские степи. Было очень душно и жарко. Очень хотелось пить. В этом походе я впервые попробовал вино. Случилось это так. Мы дошли до какого-то грязного пруда. Я залез в него и начал пить воду из этого пруда. Пью, пью и никак не могу напиться. Какой-то мужик с берега позвал меня и дал вина. И это вино как-то утолил жажду.

Как-то мимо нас и ещё каких-то беженцев гнали в тыл стадо коров. Пастухи спрашивали: "Кто умеет доить коров?" Таких не нашлось. Мать очень сожалела, что не умеет. Во время этого похода я чуть не потерялся. Произошло это так. Мимо нас ехал на подводе мужчина. Я крикнул: "Дяденька, подвезите!". Он согласился. Я поехал, а родители пешком отстали. Так что родители потеряли меня из виду. Но потом родители как-то меня нашли.

Мы несколько раз подходили к железной дороге, но оказывалось, что последний поезд в тыл уже ушёл. Наконец нам повезло. Мы дошли до Моздока и успели на последний поезд, уходящий в тыл. Поезд состоял из платформ, гружённых авиабомбами, которые вези в тыл. Между этими бомбами мы и пристроились.

Доехали до Каспийского моря, переправились в Красноводск (ныне Туркменбаши, Туркменистан). Осели мы в туркменском городе Чарджоу (ныне Туркменабад), где я и учился до возвращения в Ростов после оккупации.

В числе прочего там преподавали туркменский язык. Учитель этого языка приветствовал нас: "Салам, чагалар", что означает "Здравствуйте, дети". Я запомнил счёт по-туркменски от 1 до 10.

В школе мне как беженцу дали на выбор талон на рубашку или талон на брюки. Я выбрал рубашку. А мать сказала, что надо было выбирать брюки.

Когда Ростов освободили окончательно, мы вернулись в него. Наша комната была занята, но нам дали другую. Удалось вернуть часть брошенных вещей.

Отец опять стал работать на заводе "Красный флот". Восстанавливали судоходство на Дону. Пропадал отец на работе днями и ночами. Мать мобилизовали в чине капитана, и она работала в военном госпитале. Форму матери не дали. Дали только материал, а шить надо было самим.

• После войны закончил школу с серебряной медалью. Закончил РИСХМ (ныне ДГТУ), получил квалификацию инженера-механика и работал инженером-конструктором (впоследствии начальником конструкторской бригады).
• Сын, Пижик Владимир Маркович закончил мехмат РГУ и работал инженером-программистом. Внучка, Смольянинова Светлана Владимировна закончила журфак ЮФУ и работает журналистом.

Пижик Владимир Маркович